В инсценировке я к каждому фрагменту сразу писала, какой этюд мы по нему сделаем. Дэни, Дом и Аня читали текст и сразу представляли, что будут делать на сцене. Еще как будто сразу получилось так, что Розенкранц и Гильденстерн — это не отдельные персонажи, а сами Дэни и Дом, и мы говорили о них как об этих грустных и одиноких людях, говорили про нашу тоску. Про Дерека Джармена тоже — всегда было чувство, что он сидит рядом с нами.
На режиссерском факультете ГИТИСа, который я в этом году заканчиваю, все часто довольно консервативно. В каждом семестре мы работаем с одним из авторов-классиков, делаем этюды по его текстам, как правило, сохраняя оригинальный язык. Поэтому для меня было сложно и страшно связать пьесу с чем-то «левым», вставить что-то свое. Но этого и хотелось —сделать что-то для себя. Например, я давно мечтала принести в театр именно Джармена и очень рада, что это получилось. Дэни все время говорил: «Я читаю текст [Джармена] и мне физически больно».
Если бы я писала инсценировку сейчас, то сделала бы ее в два раза длиннее. Нам могло бы не хватить времени, но мой страх после института — что я мыслю только отрывками и боюсь хотя бы в инсценировке сочинить что-то большое, где будет не три персонажа и простая история, а несколько сюжетных линий. При этом я хочу, чтобы в спектаклях была высокая скорость мысли, а еще мое внимание не держится дольше полутора часов. То есть мы могли бы сделать инсценировку на час сорок и уместить ее в час двадцать.