Катя и Вова подробно представили концепцию проекта всем артистам, выбранным с помощью анкеты, ответили на вопросы.

Катя: «Когда мы презентовали концепцию, мне было страшновато, что начнется протест: "Как мы будем передавать навыки внешним людям, где мы их возьмем?" Но все сказали: "Легко, мы всех приведем, у нас столько вариантов, все сделаем"».

Вова: «Все действительно живо откликнулись, протеста не было. У кого-то был небольшой люфт непонимания, кого звать и зачем, другие метались между множеством вариантов, с третьими мы уточняли, что нужно сделать шаг в сторону от привычного опыта преподавания актерского мастерства для заработка. Нужно было, чтобы практика обмена была воспринята всеми перформативно».

Артисты: Анастасия Альмухаметова, Даниил Могутов, Дмитрий Павленко, Наталья Селиверстова, Валентин Харенко

Вова и Катя поочередно встречались с парами артистов и носителей альтернативных компетенций. Приглашенным участницам и участникам Вова и Катя тоже рассказывали о проекте и расписании, отвечали на вопросы, чтобы те могли решить, готовы ли провести в проекте месяц и участвовать в показе.

Вова: «Мы спрашивали всех приглашенных участников и участниц, во-первых, присутствуют ли перформативные элементы в их работе, во-вторых, важно ли им получить сценический опыт и будет ли он им полезен. Проявились разные представления и о собственной профессии, и о театре. Для одних театр — это волшебство, магия, работа с энергией, они влюблены в стихию театральности, в том числе и в своей работе. Или, наоборот, им не хватает в своей профессии возможности выступать, быть на сцене, показать себя. Другие более прагматичны: например, прокачать навык публичной речи полезно для многих профессий. Может быть важно, что такой проект — это возможность провести время с хорошим знакомым и выход из рутины на нелюбимой работе. Или, наоборот, выход из зоны комфорта. Мотивацией также бывает поиск соприкосновений на уровне метода между своей профессией и театральной практикой».

Катя: «Мы также смотрели, готовы ли приглашенные участницы и участники вставать в позицию ученика. Мы видели и людей, которые говорят о своей работе с позиции экспертов и производят впечатление осведомленных в области театра, и людей, которые привыкли сами организовывать, вести процессы. Мы побаивались, что им будет сложно быть собранными во время тренингов, слушать других, но верили, что если люди пришли, то им зачем-то нужно именно это. Поэтому приняли решение рассматривать эту опасность как хороший, любопытный фактор.

Один из приглашенных участников задал нам вопрос, зачем мы делаем этот проект. Мы объяснили, что этот эксперимент, интересная практика...».

Вова: «Но потом, чтобы его скепсис убрать, сказали, что тоже получаем за это деньги, выполняем работу. Он сказал: "Да, тогда понятно!"».

Приглашенные участники и участницы: Дарья Ворожеева — психолог, Владимир Есипов — тренер по айкидо, Лидия Курохтина — учительница английского языка, Валерий Попандопуло — инженер аптек, Владимир Тополов — бизнес-коуч.

Работая над эскизом, Вова вел дневник в общем чате с Катей и кураторами. Мы решили опубликовать фрагменты из дневника как персональный комментарий и дополнения к происходившему в совместной работе.

20.03

«Искусство есть объективная наука об организации материалов».

Пропедевтика в ВХУТЕМАСе, как мне кажется, это не просто инновационный образовательный проект, но жест, отмечавший раскрепощение формы. Цвета, линии, объемы покидали насиженные территории и совершали радикальные миграции. Эти перемещения сопровождались точным наблюдением сенсорных переживаний, свободным сочетанием инструментов и техник, размыканием или смягчением междисциплинарных границ. Культура как общий текст, как набор знаков и символов, освободившихся от своего содержания. И это не только про технологию, а больше про чувствительность, про перенастройку восприятия и ощущений. В этюдах и учебных проектах это особенно заметно.

В начале XX был создан Дизайн, который и по сей день определяет наши отношения с окружающим. Тогда художники в своих мастерских, клубах и кружках заново создавали человека. Как говорить? Что есть? Что носить? Где жить? Как двигаться? Как играть? Как работать и отдыхать? В общем, как жить?

Мы живём внутри Дизайна, продолжаем проектировать человека и его отношения с окружающим. Мыслим в тех же категориях раскрепощенной формы. Свежим толчком, новым витком было появление интернета и культуры пользователя, которая ещё больше заострила внимание на том, в каких форматах мы потребляем информацию, в каких алгоритмах мы мыслим и как организовать наше соучастие внутри сети.

Но я всегда смотрю выставки про советский авангард с комом в горле. Радостно, лихо, очень смело, но ужасно жалко их всех. И нас (себя) почему-то тоже немного жалко.

22.03

бабло

23.03

У Сеннета в первой главе «Мастера» намечается траектория его будущих размышлений по поводу мастерства. Коротко, от Гефеста (первого ремесленника) до программистов Linux (открытое программное обеспечение), всем трудягам приходилось находить баланс между своим навыком и жизнью в обществе.

Тут сразу три ключевые проблемы:

1. «Первая проблема проступает в усилиях организаций дать сотрудникам мотивации для хорошей работы». Схематично, коллективная мотивация (марксизм) vs конкуренция (рынок). Разные примеры того, другого и чего-то между.

2. «Вторая проблема — развитие навыков». Руку нельзя отделять от головы. Рисовать рукой хорошо, писать тоже. Автокад никуда не денется, а вот тактильность, чувственное восприятие среды со всеми ее шероховатостями, телесность могут пострадать.

По этому поводу мне нравится термин «экогуманизм», подглядел у Эпштейна в «Проективном словаре гуманитарных наук». Там про то, что нам нужно сохранять рукописание (ну и другие вытесненные техносредой инструменты и практики), но воспринимать это вроде как танец руки или что-то в этом духе.

3. Ну и про бабло (сделаю себе татушку с этим словом) и институции, конечно же. «Проблемы возникают из-за конфликтующих стандартов качества:один стандарт опирается на правильность, другой — на практический опыт. "Как правильно"» и "как на практике" вступают в противоречие в институциях...» Мне там понравилось про конфликт явного знания (эффективность, прибыль, пятилетки) и неявного знания (тонкости-колкости, нюансы, ощущения, детали, анализ).

24.03

Миксолог это как бармен, только круче.

25.03

Есть какая-то странная возвышенная радость в выступлениях травести артистов. Может быть она просто связана с желанием находиться в мире игры, притворства и возможностью всем этим наслаждаться на полную катушку? Как в детстве: рыться в каких-нибудь родительских шмотках, накидывая на себя все подряд и носиться по квартире. Травести придаются каждую ночь карнавальному веселью, опуская и понося все подряд. Все шутки только ниже пояса, чем разнузданнее, тем лучше. А песни: Анна Герман, Тина Тернер, Лобода, Пугачева и Блестящие... Ничего святого.) Ну и пусть в подвале, пусть в прокуренной комнатухе, под прикрытием и в андерграунде. Но эта душная, блестящая реальность, самая настоящая, где каждая-это все дивы мира, всё жеманство и надрыв в одном лице. Ужасно расточительное существование.

28.03

As you like it Шекспира это такой Манифест контрасексуальности Пресьядо конца XVI в.

Катя: «На этой встрече мы начинали серию тренингов. Тренинги — это, по сути, способ совместно провести время, организовать коммуникацию. Во время тренинга заданы правила, предлагаются упражнения. Тренинг далеко не всегда передает навыки — но он обязательно учит именно коммуникации».

Вова: «Моей инициативой было с самого начала проговорить, в каких отношениях друг с другом мы существуем. Мы находимся на территории толерантного восприятия друг друга. Мы занимаемся практикой обмена, поэтому мы чутки и внимательны. И еще один момент: перформанс начинается вот сейчас. Мы можем заниматься самыми банальными вещами, но мы находимся в перформативном состоянии. Мы следим, мы фиксируем, для того чтобы дальше обсудить все на фидбеке. Все, что происходит, уже происходит в рамках перформативного пространства. Будьте внимательны друг к другу, к себе, к тому, что происходит здесь и сейчас».

Катя: «Нам самим тоже нужно было следовать правилам. Не знаю, кому — нам или участникам — сложнее было проявлять эту взаимную толерантность».

Тренинг «Знакомство», Вова: «Люди разбиваются на пары и знакомятся друг с другом в течение заданного времени. Всего — 6 минут, по 3 минуты на каждого. Когда 3 минуты проходят, я анонсирую и участники в каждой паре меняются ролями: кто слушает, а кто говорит. После этого участники и участницы должны представить своих партнеров. Но так мы узнаем и о тех, кто говорит: кого они на самом деле представляют, себя или партнера, дают ли оценку информации, как много вообще узнали. Например, возникают ситуации, когда один человек в паре не укладывается в 3 минуты и не прерывает себя, оставляет партнеру всего минуту — это уже о многом говорит».

Тренинг «Предмет», Катя: «Все брали по неодушевленному предмету и рассказывали от его лица историю, делали про него этюд. Можно записывать историю, можно сочинять на ходу. Оказываясь за маской предмета, люди раскрываются, хотя и в этой ситуации можно спрятаться: найти характерность или переделать чужой текст, стихи, например. Интересно, что приглашенные участники и участницы в основном рассказывали о театральных предметах: занавес, сцена. Артисты, наоборот, говорили от лица ножки стола, огнетушителя, кофе-машины».

Тренинг «Инструкции», Вова: «Всем даются спутанные наушники, задача — написать для другого инструкцию, как их распутать, максимум из 10 пунктов. Тренинг связан с физическим действием, внимательностью к процессу, способностью позаботиться о другом, передавая свое знание. Мы начали этот тренинг в первый день, а затем каждый день начинали с выполнения разных инструкций».

знание-тело
знание-действие
знание-ансамбль

Катя и Вова провели еще по одному своему тренингу.

Тренинг «Молчание», Катя: «Артист, точнее, перформер, выходит на площадку и молчит, при этом на него смотрят зрители. Молчать позволено столько, сколько нужно, все сами решают, когда прервать молчание. Важно прийти к ситуации, когда ты внутренне действительно замолчишь и при этом будешь находиться в коммуникации. Наши участники и участницы справлялись по-разному: держали баланс на уровне тела, уходили в воображение, вспоминали аналогичный опыт — например, неожиданным для нас оказалось сравнение со службой часового на посту, которое возникло на обсуждении (мы обсуждали опыт сразу после каждого молчания). Легче было выполнить это упражнение, если не смотреть в глаза. Если человек не дождался понимания, для чего нужно это упражнение, не дошел до минимальной данности предъявления себя, без маски персонажа, это тоже было видно и это мы тоже обсуждали».

Тренинг «Фотоальбом», из дневника Вовы: «Сегодня мы листали альбом Августа Зандера. Мое любимое упражнение, я давал его студентам-художникам. Мы просто подробно описываем предметы, детали, материальную среду, постепенно переходя к психологическому портрету, пытаемся определить социальное положение и профессию референта».

Участвовали Наталья, Дмитрий, Валентин, Даня, Владимир Е., Дарья.

А ещё было упражнение, которое давала Катя. Оно было связано с молчанием. И в некотором смысле, это тоже была практика фотографирования момента. Когда-то люди стояли перед объективом по полчаса, чтобы быть запечатленными. Что с ними было в этот момент? Как они оправдывали это для себя? Чем заполняли время и пространство?

Вова: «Даня сначала обратился ко всем с вопросом: как сыграть любовь? Отвечая, мы добрались до его основной мысли, что самое важное в актерской профессии — это внимание. Любовь надо играть через внимание. Потом Даня провел комплекс тренингов с палочками, похожий на упражнения Питера Брука».

Катя: «Это упражнения на внимание и сонастройку. Сначала нужно было держать баланс с палочками, потом — передавать, перебрасывать их, что требует еще большей внимательности».

Вова: «Каждый день после тренингов мы работали над монологами из пьес Шекспира. Для нас было важно, чтобы все прочитали монологи друг друга. Чтобы можно было послушать, как твой текст читают другие. Мы обсуждали каждый текст, делились соображениями по поводу персонажей, которым произносят его в пьесе. Даже если кто-то не читал пьесу, все равно мы просили дать комментарий, попробовать вскрыть смысл этих слов».

Участвовали Дарья, Валентин, Владимир Е., Валерий.

Сегодня Даня говорил о любви и внимании

Катя: «Настя почти во всех упражнениях работала с эмоциями. В одном из упражнений двое партнеров должны были сначала принять три позы независимо друг от друга, а потом под музыку повторить эти позы одновременно. Первый раз вы оказываетесь в недоумении, во второй осмысляете, что между вами происходит вынужденная коммуникация, а в третий уже сознательно взаимодействуете. Со стороны это выглядит как микроспектакль из стоп-кадров. Еще было упражнение на отзеркаливание языка и жестов партнеров, была знаменитая актерская игра White Socks — в ней начинают с внешних параметров, например, "сядьте, у кого белые носки", и кому-то не хватает стула, тогда этот человек задает более острый вопрос. Мы дошли до вопросов про поцелуй с человеком одного пола и, если говорить про те, что тематически связаны с эскизом, про желание сменить профессию».

Вова: «Больше всего нам запомнилось упражнение на сокращение дистанции. Мы делились на пары и делали три шага, сближаясь друг с другом и произнося три фразы: "ты мне симпатичен", "ты мне нравишься", "я тебя люблю". В конце нужно было решить, обниметесь вы или нет. И противоположные фразы: "ты мне не симпатичен", "ты мне не нравишься", "я тебя ненавижу"».

Участвовали Владимир Т., Дарья.

Настя во время своего тренинга больше работала с телом. Опыт присутствия другого тела рядом. Энергия возникает в результате перемещений и взаимодействий: повтор; сокращение дистанции; вынужденный близкий контакт; контрастное существование; память; мгновенная реакция; благодарность.

Катя: «Урок английского языка от Лидии был привязан к театру. Мы учили лексику, связанную с театральным залом, смотрели фильм про театр "Глобус". Интереснее всего было наблюдать за разницей уровней в нашей группе: кто-то вообще не говорит и боится говорить, у кого-то средний уровень (например, у меня сразу возникало желание разговаривать, несмотря на неуверенность), для кого-то упражнения не представляли никакой сложности. И на самом деле любая группа, даже если преподавание подчинено программе, состоит из учеников разного уровня».

Вова: «По моим наблюдениям, граница между более и менее компетентными стиралась, когда возникала игровая ситуация. Когда мы делали более стандартные упражнения на лексику и грамматику, зажимы возвращались. Самое интересное, что Лидия передавала нам, во-первых, свое знание английского, а во-вторых, педагогическую компетенцию. Поэтому она одновременно вела занятие и рассказывала про его структуру, объясняла, зачем сейчас дает то или иное упражнение».

Участвовали Дмитрий, Валентин, Валерий. Еще один тренинг провела Катя.

Тренинг «Планеты», Катя: «Я провела еще один тренинг из серии тех, которые я называю сектантскими. Участники становятся в круг и посредством воображения передают друг другу планеты. Задача принимающих в том, чтобы описать, какой формы планета, какая у нее фактура, температура, как она движется. Иногда случается магия, и принимающие озвучивают очень близкие характеристики к тем, которые вообразили передающие. Любопытно, что со стороны иногда видно, что передается, а принимая, промахиваешься, потому что на тебя обращено внимание, ты паришься и меньше следишь за тем, что тебе передают».

Иностранный язык это знание, обучение которому уже не возможно представить себе без перформативного элемента. Тело, коммуникация, игра — неотъемлемые составляющие обучения. В практике изучения языка наиболее очевиден момент пробуждения смысла и значения, которые всегда возникает между широким спектром разных форм агентности. Здесь много точек соприкосновение с актерским мастерством: и специфическая внимательность, и эмоциональная память, и опыт эмпатии... А ещё в изучении языка, особенно в самой практике говорения имеется важная, как мне кажется, доля притворства. Необходимо позволить себе быть на территории этого языка, как бы перенести себя в эти обстоятельства.

Для меня это всегда проникновение в акустическую среду, где до сколоченных, сделанных слов есть ещё это бормотание, неразборчивое и назойливое. Когда начинал изучать французский, мог часами слушать радио, не понимая и 10 процентов из того, что говорят дикторы.

Вова: «Тренинг был презентацией метода Владимира — подхода, который он применяет в своей практике коучинга. Метод связан с тремя цветами: синим, красным, зеленым, — и треугольником, в который Владимир вписывает человеческие психотипы. Красный находится на вершине треугольника и характеризует эмоциональный тип харизматического лидера. Слева — синий, интеллектуальный тип, закрытая личность. Справа — зеленый, личность-компаньон».

Катя: «Тренинг начинался с предложения подумать над мифом, вокруг которого строится сказка о Курочке Рябе. В интерпретации Владимира золотое яичко — рай, хотя в трактовке исследователей, например, Софьи Агранович, золото связано со смертью, а из современной версии сказки опущено множество трагедий, которые происходят после того, как яйцо оказывается золотым. Я думала о том, что среди людей бизнеса может существовать представление о даровании золотого яйца как даровании рая и что в этом и содержится наш с ними мировоззренчский конфликт. Я задала несколько вопросов Владимиру, но не стала останавливаться на этом подробно и попыталась встать в позицию ученика, в том числе и потому, что дальше нам предстояло обсуждать перевод монолога из Шекспира, который Владимир сделал сам, и вернуться к тому варианту, который предложили мы (это была компиляция из двух известных переводов). Нам пришлось очень серьезно вести этот диалог. Мы обсуждали вариант Владимира с помощью его же терминов. Разбираем первую строку: вы говорите, что у красного человека в речи много глаголов, но вы потеряли глагол. Мы обсуждали текст как литературное произведение. Говорили о том, что литература, слово делают с нами. Как быть, если образ не понятен. Хвалили Владимира за проделанную работу — выяснилось, что он даже советовался со знакомыми переводчиками».

Вова: «Мы также обращались к оригиналу. Но кроме того, у нас была задача вернуть разговор в рамки нашего эскиза. У нас не лаборатория переводов Шекспира — мы говорили, зачем здесь собрались, на первых встречах».

Участвовали Владимир Е., Дмитрий.

Ричард любит Ричарда

Интересно откуда сегодня возникает это желание упростить картину мира? Свести ее к трем, четырем, пяти, восьми цветам, элементам, фигурам? Я ещё могу представить себе древние учения, космологии, мифотворчество, мистицизм. Но все они пронизаны особым духовным опытом. Они описывают телесные и ментальные практики присутствия и настройки человека и других форм сущего. Но когда речь идёт о современных опытах подобной таксономии, это в лучшем случае вызывает игривую, ироничную заинтересованность, в худшем — недоумение.

Но может быть это что-то совсем личное. Всегда говорю: «Я не решаю проблемы, я их создаю».

Уверен, что искусство актера как раз состоит в том, чтобы культивировать способность, навык существовать в сложных системах. Ощущать свою связь с партнёром, сценографией, ритмом, атмосферой — значит обладать специфическим типом мышления. Более того, необходимо уметь создавать, продуцировать новые связи, типы общения и формы опыта. И делать это все в режиме «прямо сейчас и прямо здесь».

Вова: «Валентин включил нам аудиоспектакль по пьесе "Сахар" Ивана Вырыпаева. Это был скорее жест, а не тренинг. Мы отпустили Дарью и Даню работать над монологом, Дмитрий и Настя остались слушать, пытались сжиться с этой ситуацией».

Катя: «Когда мы смотрели фотографии из альбома Зандера, Валентин сказал: "Я понял, что все что угодно может быть тренингом". Наверное, после этого он решил принести "Сахар". У нас с Вовой была переписка, остановить или не остановить этот тренинг. Я считаю, мы правильно сделали, что не остановили, это в итоге был важный опыт, в том числе и работы по тем правилам, которые мы сами задали».

Участвовали Даня, Дмитрий, Настя, Дарья.

Вова: «Вначале Дарья проговорила, что зона ее интереса — телесно-ориентированная психотерапия и что сам психотерапевт всегда проходит свой путь вместе с клиентом. Дарья также сразу оговорила, что если выполнять упражнение некомфортно, можно его пропустить. Затем она раздала объекты (камень, ракушка и т.п.), которые мы рассматривали, переносили на них свои ощущения и врисовывали в композицию: клали на лист бумаги и дополняли своими записями, образами».

Катя: «Потом мы двигались. Было упражнение на центрирование, заземление: мы переносили вес в ступни и передвигались с ощущением, что ступни примагничены к полу. Упражнение на нахождение равновесия: сохраняя центр в стопах, мы шли по веревочке, справа от которой наш партнер говорил про нас максимально плохие утверждения, а слева другой партнер, "ангел", говорил комплиментарные. Упражнение, которое вошло в эскиз: две веревочки запутаны по-разному, и "терапевт" с закрытыми глазами идет по своей, при этом ведет "клиента", тоже с закрытыми глазами».

Вова: «Еще была практика контейнирования: человек закрывает глаза, и несколько других участников аккуратно прикасаются к его телу ладонями. Создают что-то вроде тактильного теплового кокона, который выполняет защитную функцию».

Катя: «После всех упражнений было обсуждение. На нем выяснилось, например, что был случай, когда человеку было некомфортно, но он все равно принял решение делать упражнение».

Участвовали Валентин, Дмитрий, Наталья, Владимир Е., Валерий.

Дистанцирование тела-образа от тела-схемы, удачно обозначенное американским философом Шоном Галлагером, даёт возможность сделать важные наблюдения в области перформативных практик. Тело-образ это продукт воображаемого, социального, политического, какого угодно другого процесса конструирования идентичности. Тело-схема, которое больше связано с ориентированием на местности, координацией, распределением физических ресурсов, кинестетикой, ощущением гравитации и веса тела, связывает нас с понятием embodied cognition. Как отмечает Габриель София, актерские техники и тренинги, которые в XX века разрабатывались режиссерами, Станиславским, Мейерхольдом, Копо, Гротовским, Барбой, — все, так или иначе, были связаны с телом-схемой. Развивая навыки взаимодействия с окружающей средой, чуткие настройки на собственное тело и тело партнёра, перформер может достичь «глубинных модификаций в работе с телом-схемой» — уровня «перформативного тела-схемы». Мне интересно наблюдать за миграцией этих форм опыта в смежные области, например, в практики телесно-ориентированной психотерапии. Сегодняшние тренинги, которые проводила Дарья, на центрирование, заземление и контейнирование, — это наглядный пример. Когда тело оказывается максимально фрагментированным, рассредоточенный и растворенным в потоках информации, ощущается потребность в «отелеснивании» и проживается как терапевтический опыт прежде всего носителями других компетенций.

Вова: «У Натальи и Дмитрия был набор упражнений, не объединенный одной темой. Упражнение, когда все стоят спиной в кругу и должен обернуться тот, к кому обращаются, крича: "Эй!". Несколько упражнений, похожих на упражнения Питера Брука. Мое любимое упражнение: когда два человека должны импровизированно общаться друг с другом двумя фразами, например, "Зачем ты тут сидишь?" и "Нет мочи ехать"».

Катя: «Мне большо всего понравилось упражнение из серии "сектантских". Два человека сидят по разные стороны перегородки, и один называет имя другого, говорит: "Я здесь", при этом пытаясь передать, в какой позе сидит. Другой человек пытается принять эту позу. Магия, когда позы действительно совпадают».

Участвовали Настя, Валентин.

Катя: «Владимир Юрьевич вел урок по айкидо, и его главной мыслью было, что айкидо — это особый способ коммуникации. Ты встречаешься с человеком и не сопротивляешься его энергии и агрессии, а направляешь ее мимо себя, пропускаешь его. Мы понимаем, что дальше в айкидо следует борьба и энергию другого можно использовать, чтобы сделать захват и сломать пару костей. Во время тренинга мы работали в парах с жестами и движениями, с помощью которых можно впустить энергию в себя и выпустить ее».

Участвовали Лидия, Дарья.

Катя: «Параллельно с тренингами мы спрашивали у артистов, как проходят их личные встречи с приглашенными участницами и участниками. Мы смотрели, как артисты поняли задачу. Уже в первых рассказах мы услышали вещи, которые захотелось зафиксировать. Потом мы направляли их наблюдения, предлагали что-то развить, или обратить внимание, например, на тело, или сравнить профессиональный и внешний взгляды, или заметить, как именно их партнер чувствует себя в своей профессии. В целом, с одной стороны, во всех рассказах были интересные наблюдения, с другой стороны, мы видели, что артисты считают своей главной задачей преподнести наблюдения развлекательно, найти фишку, чтобы зрители не заскучали. Мы старались сохранить в каждом монологе ключевые наблюдения, даже если со временем они приедались, уже не казались живыми и свежими.

Некоторые участники писали свои монологи сами, другие больше импровизировали вслух и мы закрепляли их текст или только структуру. Общей структуры у монологов не было. Мы слушали спонтанные рассказы каждого и немного их просеивали, выделяли важное и предлагали, чем можно это дополнить.

Работая над похожим проектом в будущем, я бы дала больше драматургической практики. Как извлекать истории из собственного опыта, из собственной жизни? Например, тренинг, в котором нужно было рассказать историю от лица предмета, предполагал работу на грани перформативности и драматургии. Но в целом, мы больше работали с выявлением своих эмоций, со взаимодействием и ощущением от него, чем с собиранием опыта, его фиксацией, переводом. Хороший тренинг на собирание опыта, который мы не делали, — ролевое интервью. Как правило, участник дает интервью от лица персонажа, а в нашем случае артисты могли бы давать интервью от лица носителей альтернативных компетенций. Один человек дает интервью, а другие задают вопросы, которые уточняют неочевидные моменты и позволяют потом выстраивать драматургию.

Моя позиция как драматурга по отношению к артистам оказалась ближе всего к позиции тьютора. Нужно помочь, но все решения артисты должны принять сами, я их только направляю. Как помочь людям драматургически осмыслять собственный опыт, чтобы они приходили к открытию себя? Как дать возможность быть драматургами даже не только своей истории, но и совместной?».

11.04

Актер распыляет свою морфологию в пространство, на вещи, на людей. Делает среду частью себя. Это его задача — ему необходимо укрепиться в своем существовании, быть начеку, ухватиться.

Если мы не можем отделить наши ощущения от объектов от самих объектов, если одно без другого просто перестанет быть, то что получается? Другими словами, если мы перестаем воспринимать реальность в ее полноте, без должной степени внимательности, то и наше существование перестает проживаться нами «внимательно». Получается опыт актерского мастерства и необходим для того, чтобы интенсифицировать ощущение присутствия своего тела и связей с другими телами.

Театр это как камера сенсорной активации?

Вова: «Одним из референсов для существования в видео и на сцене для нас стали работы Билла Виолы. Поэтому мы предложили всем участникам и участницам эскиза сходить на его выставку в Пушкинском музее. Впечатления были разные. Например, мы обсуждали, как пересекаются выставка и упражнение на молчание. Также обсуждали, в чем разница между видеоработой художника визуального искусства, режиссерским фильмом и артистами на сцене, когда возникали такие сравнения».

Катя: «Во время первых общих репетиций для сбора эскиза произошли ключевые конфликты. Они были связаны с уязвимостью, которую актеры не хотели или не могли себе позволить. Им хотелось выходить авторитетными в вопросе обретения компетенции, с которой они столкнулись. Мы же предлагали увидеть сложность обретения этой компетенции, проблемные моменты. Возникало сопротивление, нежелание идти в эту сложность. Были и слезы, и резкая защита, и споры.

Сколько бы я ни выпускала проектов, особенно таких, которые создаются "по живому", всегда есть один-два пиковых, критических момента. Обычно они происходят, когда все собрались и скоро выходить на сцену. Тогда проявляются страх и незащищенность, с которыми все и борются. Мы в эти моменты пытались дать всем почувствовать, что честный опыт — и есть самое ценное».

Вова: «Самый сильный конфликт произошел между Владимиром Т. и Дарьей уже в день показа на зрителей. Дарья рассказывает о нем в эскизе. Когда Володя не выдержал и позволил себе этот жест, крик и скепсис в адрес профессионального опыта и мнения Дарьи, он выглядел подло. В ответ взорвались все, потому что до этого все действительно старались соблюдать правила о чуткости и внимательности друг к другу, которые мы задали в самом начале».

Катя: «Перед прогоном на "своих" зрителей мы предложили дополнить монологи артистов комментариями от их приглашенных партнеров. Мы попросили приглашенных участников и участниц высказать мнение, возможно, критическое, о том, как представлены их профессии. Мы учитывали все, что было сказано во время тренингов и предыдущих встреч, и обращали внимание партнеров, если что-то в монологах артистов расходилось с теми представлениями о своей профессии, которые были озвучены раньше, предлагали им прояснить свою профессиональную позицию. При этом нам было важно сохранить и ту интерпретацию, которую нашли артисты. Когда артисты наблюдали за навыками другого человека и решали, как облечь эти наблюдения в форму сказа, они и становились художниками».

16.04
Актер хочет быть ахуенным и защищённым, но самым интересным становится в тот момент, когда уязвим. И не только актер…

17.04
Мой друг быстрым росчерком, от нечего делать, нарисовал мой портрет в гостинице Бурятия. Там я жёлтый, в позе любителя абсента, как бы за черными цветами.

Странно, только сейчас я заметил одну штуку. Первое, что я начал делать в Улан-Удэ, когда приехал в феврале, это коллажи. Просто вот так, абсолютно бесцельно, совершенно бессмысленно. Очень меланхоличные старые этнографические фото из архивов миксовал с моими фотографиями из музея орхидей в Вологде. Мне было очень тоскливо, и эти цветы плюс фото, мне как-то помогали, держали меня на плаву. А сейчас я смотрю на свой портрет и понимаю, что это я в коллажах пытался воспроизвести самого себя глазами другого. Лама+цветы, шаман+цветы, девушка+цветы и семья+цветы это все одно и тоже, это я.

Не знаю, возможно, наши встречи действительно никуда не деваются, а становятся частью нас самих. Я долго делил одно пространство с очень любимыми и талантливыми людьми двух разных профессий, хореограф и архитектор. Это два мировоззрения, два абсолютно разных способа восприятия реальности. Могу сказать, что это самое ценное и очень важное, пытаться проникнуть в мир другого, всматриваться, вслушиваться. Я слушал эту музыку больше 5 лет и это было великолепно. Повлияло ли это на меня? Да, тотально. Как? Я не скажу, потому что я не знаю, может, и не хочу это знать. Мне хотелось бы обнаружить это в какой-то момент, внезапно, случайно, пронзительно.

Катя: «В одном из первых разговоров Сережа сказал, что актерская компетенция — это как рука-рубанок. Как ее передать? Навыки действительно передаются скорее не через тренинги, а через само нахождение в общих ситуациях. Передаются не всегда осознаваемо».

Вова: «Когда артисты начали работать над монологами со своими напарниками и показывать первые пробы, я заметил, что они естественным образом навязывают свою морфологию партнеру. А во время съемок увидел, как много в актерской компетенции заботы о человеке, эмпатии. Тебе удобно сидеть? Ты хорошо себя чувствуешь? Не дать водички? Это способность взять на себя часть переживаний другого. В отличие от режиссерской компетенции, это совсем персональный подход. Режиссер работает с коллективом, ансамблем, а в актерстве один из краеугольных камней — партнерство. Если актер не чувствует партнера, все бессмысленно. Мы проговаривали, что даже монолог — никогда не монолог, человек на сцене всегда с кем-то коммуницирует и к кому-то обращается».

Катя: «Сначала у артистов было ощущение, что обменяться навыками и рассказать об обмене легко. Пообщавшись один раз о профессии с теми, кого пригласили, понаблюдав за их работой, артисты чувствовали себя уже немножко экспертами и хотели остаться в экспертной позиции. Вокруг этого возникали конфликты».

Вова: «Но уязвимость, а не экспертность начала обнаруживаться на самых первых встречах. Артисты придумывали формы, шоу, а мы сказали, что важнее персональный опыт, чем эффектный трюк или эффектный рассказ о профессии. Важнее вы сами, ваши ощущения. Мы ограничили инструментарий до скупых жестов, лаконичного сказа. В этом артисты вдруг стали уязвимы. С этой уязвимостью связано мое личное открытие. Мне казалось, что поговорить, растянуть свою историю — навык артистов. Но наша форма проявила их внутреннюю незащищенность, потребность в форме, которая поддержит».

Катя: «Мы сами тоже оказались в позиции уязвимости. У нас не было закрепленных текстов, только структура показа, внутри которой артисты и приглашенные участники сами принимали решения, что именно они скажут. Зрители не знали, о чем мы с ними договорились и с чем мы как постановщики внутренне согласны, а с чем нет. Точки нашего согласия и несогласия можно было найти с каждым из участников показа. Предъявить это не вычищая, с шероховатостями, шумом переживаний, было важно именно потому, что речь шла о компетенциях».

Вова: «В процессе мы тоже были уязвимы. На нас лежала ответственность, чтобы опыт обмена, который предполагает смягчение своих границ, не оказался ни для кого травматичным. Наша задача состояла в том, чтобы поддерживать контакт между всеми, даже если по отношению к кому-то мы сами чувствовали раздражение, даже если нам было некомфортно. Если кто-то проявлял сильную эмоцию, она была адресована именно нам. Мы должны были локализовать ее в самих себе, принять ее, чтобы она не распространилась дальше».

Катя: «На территории нашего эскиза собрались люди политически очень разных взглядов. Одни пересказывали новости про Навального — просто упоминали, и было понятно, что есть и другой взгляд. Когда мы обсуждали фразу "Ричард любит Ричарда" в одном из монологов, Вова сказал, что сейчас можно выйти с таким плакатом на улицу, это уже будет акция, и несколько человек отреагировали: "Нет, давайте не будем", — но дальше спор уже не пошел, потому что тема толерантности всплывала не первый раз. Возникал такой круговорот, при этом отношения все равно должны было настраиваться. Все равно нужно было друг друга послушать и принять».

Вова: «Для носителей альтернативных компетенций именно на показе мы, наоборот, старались создать предельно комфортную ситуацию. Но для них это тоже был тревожный опыт: ты сидишь перед камерой, записывая монолог, тебя подмораживает. Мы суетились вокруг них, заботились. Во время самого показа они были защищенными и появлялись на сцене в качестве экспертов. Но когда мы совершаем обмен, выходим на незнакомую территорию, мы всегда слабые. Слабость была важным ингредиентом проекта с самого его начала».

Катя: «До "Быть или не знать" я работала в хороших дуэтах, но компетенции в них были разграничены: режиссер и драматург, режиссер и художник. С Вовой мы оказались полноценными соавторами художественного решения. Мы вместе вели драматургический и репетиционный процесс без разделения на компетенции.

Персонально у Вовы я научилась работе в двух полях, на которые мне обычно сложно заходить. Во-первых, это классическая драматургия. Как предложить поработать с Шекспиром человеку без театрального опыта? Во-вторых, это смелость в работе с профанным миром, с жизнью, с тем, что мы стали называть нервной перформативностью. Как включать в процесс и в показ то, что нельзя проконтролировать? Я тоже люблю эту практику, но всегда побаиваюсь — и взаимная поддержка абсолютно необходима для того, чтобы справиться со страхом».

Вова: «Я обожаю работать в соавторстве. При этом мне важно грамотно распределять время между самостоятельной работой и взаимодействием. Когда отойти в сторону, послушать себя, а когда снова встретиться и войти в симбиотические отношения?

Я научился у Кати еще точнее слушать людей. Читал Катины расшифровки и отмечал, как Катя схватывает суть актерских монологов, хватает облака и вынимает из них смысл. Как структурирует мысль другого, слушает ее и вынимает содержание.

Мы с Катей не были знакомы до лаборатории, но еще во время первых встреч стало понятно, что у нас много пересекающегося зрительского опыта и интересов. Мы делились референсами и идеями, и Катя в ответ на мой рассказ об опыте группового обмена навыками в другом проекте предложила, что мы должны предложить всем не просто монологи, которые идут подряд, а ритуал обмена между двумя людьми. В общем, мы дополняли друг друга, но совсем не спорили. Теперь я думаю: такое сотрудничество возможно повторить — или это персональная химия?»

Катя: «В идеале все артисты труппы пришли бы с носителями альтернативных компетенций и рассказали, что любопытного заметили в профессиях своих партнеров. Тогда мы могли бы выбрать тех артистов, кто очевидно хочет понаблюдать именно за конкретной специализацией, поисследовать ее. Скорее всего, более высокая посещаемость тоже много дала бы работе. Мы просили всех приходить на тренинги как минимум три раза в неделю — и обязательно ходить на все общие встречи, а также встречаться вдвоем, вживую или по зуму. Но собрать всех вместе или даже собраться вдвоем сложно, особенно в Москве».

Вова: «Было бы круто сделать такой спектакль не в центре Москвы. Собраться на две-три недели в тихом месте, сосредоточиться на практике и вслушивании друг в друга. Но может, так мы бы потеряли жизнь».

Катя: «Мы находимся в центре Москвы — но что мы все делаем? Почему у нас на афише "Битва Масленицы и Поста" Брейгеля? Эта картина — спектр людей, которые вроде как работают, прикладывают усилия, зарабатывают бабло. Но что они при этом все делают? Отсутствие некоторой плотности в нашем эскизе — живой момент, схватывание, как в принципе существует наша работа и на территории искусства, и вне ее. Нам было интересно работать с актерами драматического театра, со спектром разных людей. Если бы все оказались с нами на одном дыхании, получился бы по-своему интересный опыт, но другой. Выход в эту зону и попытка обмена опытом в ней вскрывает какое-то настоящее положение дел — и подрисовывать результат не стоило бы».

1.03

Читаю Тимоти Мортона «Стать экологичным». Мне интересно переносить некоторые его размышления об экологии на профессию актера. Экологичный взгляд по Мортону возвращает вещам красоту, «нечто мистическое и даже отвратительное», существующее автономно от субъекта и даже воздействующее на него. Мне кажется, что актер, экоперформер), в свою очередь, делает тоже самое с людьми. Он возвращает человеческому существу мистическую красоту телесного и ментального присутствия.

Ещё меня занимает понятие «драматизм». Актер, танцовщик или солист оперы могут обладать «драматизмом», а могут и нет. Какое-то четкое определение довольно сложно ухватить, но зато всегда можно ощутить присутствие или отсутствие "драматизма". Это вопрос техники (внимание, концентрация, энергия и прч.) или с этим рождаются? А вне сцены или перформативной рамки «драматизм» возможен? А вещи могут обладать «драматизмом»?)

02.03

(сегодня совсем коротко)
Есть в искусстве актера, как и в искусстве фотографии, что-то смертоносное.

03.03

Все ещё под Мортоном. И мне вспомнилось. Один красивый зоотехник из вологодского музея орхидей рассказывал мне про то, какие странные существа орхидеи. Обречённые на симбиотическое существование, они вынуждены получать важные микроэлементы от других. Некоторые даже с кислородом и фотосинтезом не сильно запариваются. А вся их жизнь крутится вокруг цветка. Вернее того, как сделать этот цветок более привлекательным, изобретая и комбинируя различные стратегии аттракции. И все. Но это уже не плохо.

04.03

Одно из понятий, все больше и больше занимающих меня, «синестезия». Путешествие из одной сенсорной системы в другую. Звук тает во рту или остро обжигает, а цвета стоят в ушах или в носу. Этой миграции чувств мне бы хотелось посвятить отдельную большую лабораторию.

А ещё, как влияет профессия на восприятие произведения искусства? И почему монтировщикам и машинистам сцены больше нравится балет?

07.03

Меня вдохновляет особая выразительность телесного присутствия в момент работы и отдыха. Занятость, озабоченность, погруженность в процесс наделяют харизматичностью. Хотя с другой стороны, может быть вовсе наоборот. На самом деле, праздность, некоторая подвешенность, залипание (особенно в классической живописи) сообщают фигурам ауру таинственной отрешённости. И здесь тоже (на некоторых особенно очевидно) как будто есть этот момент вспышки, словно герои отвлеклись на секунду. Будто бы они увидели что-то, что вырвало их из рутины повседневности. Секунда праздности.

09.03

Но сам топик про нейронауки и воображение, восприятие метафоры, — дико интересная штука. Ещё в голову пришел прослушанный этим летом курс Роберта Сапольского «Биология поведения». Где он то ли в разделе "Язык", где точно не помню, приводит пример исследований очень крутых. Например, на степень консервативности ответов респондентов в опроснике может повлиять неприятный запах. То есть бяка вызывает острую потребность в традиционном и консервативном, а что-то приятно — наоборот. А ещё, как влияет сытость судьи на оправдательный приговор. Ведь именно большинство таких решений выпадает на послеобеденное время. Ну и конечно, любопытен тот факт, что метафора или эпитет «гнилой человек» вызывают ту же мозговую активность, что и реальное гнилое мясо.

12.03

А я ещё вспомнил, что в школе отец воображал меня газовиком-нефтяником и каждое лето устраивал меня на разные работы. Сначала, я рыл траншеи и занимался прокладкой труб, затем что-то делал с газовыми котлами, а в конце оказался среди проектировщиков и, о боже, чертил проекты газоснабжения. Это было странно, до сих пор кажется чем-то фантастическим. Там в проектировании был какой-то четкий алгоритм, и если в него вникнуть, то довольно быстро все схватываешь. И я это делал. И наверное, у кого-то до сих пор течет газ по трубам, которые я спроектировал... Но все равно, больше всего мне нравилось ходить на перекур, обеденный перерыв и получать деньги. Я тогда что-то купил маме, заказал себе первые очки.

13.03

Между трудом и ленью тоже целый спектр возможных конфигураций: трудиться в полноги, в полсилы, на отъебись, с особым рвением, вымученно, вдохновенно, очертя голову, внутри потока, самозабвенно, рабски, под чужим давлением, из чувства долга...

Трудиться вместе, лениться отдельно и лениться вместе, трудиться отдельно — я пробовал и то, и то, и все вместе вперемешку.